Директивность, исходящая от власти, антонимична демократизму. Эти директивы, эти указания есть демонстрация силы власти, ее всесильности. Мишель Фуко пришел к этому мнению через рассмотрение публичных казней как действий власти, с помощью которых до сознания людей доводится бескомпромиссность власти, внушается ужас перед ней[125]. Только, если казни действительно проводились для достижения этой задачи, единоросские директивы преследуют несколько иные намерения, но сохраняется тот же самый подтекст: все должны знать, что наша партия сильна и могуча. И основная цель как средневековых казней, так и современных директив, – сохранение власти, сохранение и преумножение ею самой себя. Единственное отличие: казни специально выставлялись на публику, а директивы не афишируются, они тщательно скрываются от глаз и ушей общественности, но при этом красной нитью проходят через эту общественность и опутывают ее, не давая возможности двинуть ни ногой, ни рукой. Тоталитарное государство казнит тайно и скрывается от внимания общественности. В закрытых обществах на площадях кровь не течет. Можно уничтожить тысячи, и широкая общественность об этом не узнает. А в открытом обществе конфликты, даже если они не могут быть разрешены иначе, чем вооруженным путем, происходят у публики на глазах, на экранах телевизоров и на страницах газет.
Если раньше власти были заинтересованы в пассивности массы, в ее апатии (чем более бездеятельна масса, тем легче ей управлять), то сегодня такая стратегия крайне невыгодна власти: безразличие масс ведет к разрушению власти. И теперь власть стремится заставить массу высказываться, власть поощряет участие в управлении, а не пассивность масс. Власть хочет, чтобы призрак заговорил и наконец-то назвал свое имя. Ж. Бодрийяр называет молчание большинства единственной проблемой современности. Только чья это проблема? Кому мешает безмолвие масс?
Но, как считает французский мыслитель, над массой уже не способна властвовать воля и репрезентация. Ее нельзя побудить к деятельности, использую директивные средства, равно как нельзя заставить массу принять тот смысл, который выдается за истину – он ей неинтересен. Но зато массу можно подвергать диагностике, которая выступает средством познания массы, определения ее самочувствия и позиции. С массами заигрывают, на них оказывают воздействие, в конце концов на нее ссылаются: «Весь русский народ полагает, что…», «Большая часть американцев настроена критически по отношению к…». Масса бомбардируется информацией, но этот процесс не имеет никакого отношения к процессу коммуникации, он не передает никакой смысл, он используется лишь для поддержания обратной связи и контроля над реакциями. Энергия массы, которая высвобождается посредством данного процесса ее бомбардировки информацией, должна способствовать построению и укреплению социального, но Бодрийяр пишет, что это не так: социальность гибнет, а не укрепляется.
Существует мнение о том, что информация, поступающая в массы, вызывает высвобождение энергии. Бодрийяр говорит о противоположном эффекте. Информация способствует дальнейшему производству массы, но никак не трансформации массы в энергию, и поле социальности неуклонно сокращается. А растущая в своих размерах масса остается невосприимчивой к содержанию информации и находится вне контроля классических социальных институций. Информация иррациональна, и это ее качество разрушает социальное. Вот он, итог социализации, провал которой очевиден.
Масса представляет собой зону холода, у нее нет социальной энергии, но ее холод имеет возможность поглощать любую активность. Бодрийяр сравнивает ее с прибором, который больше потребляет, чем производит, с мертвыми месторождениями, которые все равно используют. Энергия, тратившаяся на поддержку симуляции социального и его защиту от полного поглощения массой, огромна, и ее потери уничтожают систему. Если ранее капитал оказывал заботу только производству, а потребление итак было, то сейчас относительно потребления появились проблемы, следовательно, необходимо производить как товары, так и спрос, то есть производить потребителей. Бодрийяр приходит к мысли, что «производство спроса и производство социального – это в значительной мере одно и то же»[126]. То есть, оба этих производства выступают в форме тождественности одного по отношению к другому. Также и власть сначала производила исключительно смысл, а спрос появлялся сам по себе. Но смысла не хватало, и благодаря этой нехватке революционеры, жертвуя, наращивали его производство. Сегодня мы замечаем переизбыток смысла… не хватает только спроса на него. Отсюда вывод: основная цель современной системы – налаживание производства спроса на смысл, создание его потребителей. Без спроса на смысл власть выступает не более чем симулякром. И это второе производство (спроса на смысл) значительно дороже, чем первое производство (самого смысла). Но хватит ли энергии системы на осуществление второго производства? Философ дает на этот вопрос отрицательный ответ. Дело в том, что спрос на товары и услуги всегда можно создать искусственным путем, но желание смысла и реальности, исчезнув один раз, восстановлению больше не поддастся.
Другие статьи:
Метафизические корни политических идеологий
Приведенная выше классификация традиционна. Я бы хотела представить в своей работе иную точку зрения на идеологии, которая очень близка мне лично.
Истоки политики и политического самоопределения человека в первую очередь проистекают из н ...
Особенности имиджа Риккардо Мартинелли
Риккардо Мартинелли – мужчина солидного возраста, приятной внешности, невысокого роста, с сединой. В целом его черты лица можно охарактеризовать как волевые. Выглядит респектабельно, излучает уверенность в себе, полон сил. На деловых меро ...
Борьба за социальные права
Либеральные права, постепенно получившие государственное признание в Америке и Европе с конца XVIII в., отвечали в первую очередь интересам буржуазного класса, прямо заинтересованного в отмене феодальных привилегий и сословных ограничений ...